— Их методы выглядят примитивно.
— Возможно и так — по их стандартам, но, конечно, не по вашим. Вы никогда не сможете понять всей сложности задачи, которую они ставят перед собой.
— Кто они?
— Люди. Если взглянуть глубже, их идеалы не так уж отличны от ваших. Их планы шире, вот и все. Человеческие существа должны умирать. Эта мысль многих из них огорчает. Им не симпатично…
— Не симпатично? Они походя уничтожают миры. Они допустили, чтоб это случилось… эта война — когда из ваших слов следует, что они могли ее остановить. Я не могу испытывать уважение к расе, которая так дешево ценит жизнь.
— Они — отчаянная раса. И прибегают к отчаянным средствам.
— Они когда-нибудь… размышляли?
— Конечно, много тысяч ваших лет назад, до того, как ситуация ухудшилась. Тогда были дебаты, аргументы, создались фракции. Было потеряно очень много времени.
— Ясно. Но если они так могущественны и хотят убрать меня со своего пути, почему же они не уничтожат меня, как уничтожают целые планеты? Ваши утверждения не стыкуются.
— Не слишком. Устранять отдельных индивидуумов — сложное дело. Этим должны заниматься агенты, вроде меня. Обычно находят целесообразным разрушить всю планету, если слишком много несогласных индивидуумов вмешивается в их планы.
— А вы собрались просвещать меня, рассказывая мне все об этом народе. Если мне предстоит погибнуть в атомной войне, это не дело.
— Я бы не стала рисковать. У вас обширный пай в области чистой удачи. Я бы пострадала, если б рассказала вам больше, а вы бы сбежали.
— Как они могут наказать вас?
— Прошу прощения. Я достаточно рассказала вам, — она произнесла это скороговоркой, впервые за все время.
— Значит, я умру. Тогда зачем вы явились меня отговаривать, если знали, что это случится?
— Как я уже говорила, вы можете остаться в живых. Вы удачливы. Или вы просто не можете допустить, что вы усложняете ситуацию, впутываясь в дела, которые выше вашего понимания? Не можете допустить, что за всем этим стоит великая цель?
— Я не могу признать смерть необходимым злом, если вы это имеете в виду — или, скажем, преждевременная смерть.
— Это наивное, дешевое морализаторство.
— Так говорил и ваш друг Стеффломеис. Но это не для меня. Я — человек простой, мисс Уайт.
Она пожала плечами.
— И вы никогда не поймете, не так ли?
— Не знаю, о чем вы говорите.
О том, о чем говорю.
— Почему же вы, к примеру, не убили меня? — Он отвернулся и стал натягивать рубашку. Телевизор продолжал бубнить, но голоса звучали все глуше и глуше. — У вас была такая возможность. Я не знал, что вы в доме.
— Нам обоим — Стеффломеису и мне — предоставлена значительная свобода по части решения проблем. Меня кое-что удивляет в этих мирах, и вы в особенности. Я никогда прежде не занималась любовью. — Она встала и подошла к нему. — Я слышала, что у вас это хорошо получается.
— Только когда я получаю от этого удовольствие. Странно, что существа, подобные вам, так мало разбираются в человеческой психологии — а я в этом убедился.
— А вы во всех деталях понимаете психологию лягушек?
— Лягушачья психология неизмеримо примитивнее человеческой.
— Но не для созданий, чья психология неизмеримо сложнее человеческой.
— Я слишком устал, мисс Уайт. И должен вернуться в свою штаб-квартиру. Можете вычеркнуть меня из списка раздражителей. Я не надеюсь, что моя организация выживет в надвигающейся войне.
— А я надеюсь, что вы сбежите на какую-нибудь другую симуляцию. Это даст вам некоторую передышку.
Он с удивлением взглянул на нее. Она говорила почти с воодушевлением, почти с участием.
Он произнес более мягким тоном:
— Вы советуете?
— Если вам угодно.
Он нахмурился, глядя ей в глаза. Неожиданно он, сам не зная почему, ощутил к ней симпатию.
— Лучше будет, если вы уйдете сама, — коротко сказал он, поворачиваясь и толкая дверь.
Окрестные улицы были пусты. Для дневного времени это было несвойственно. Рядом остановился автобус. Фаустафф бросился, чтобы успеть вскочить в него. Так он мог доехать почти до самой штаб-квартиры. В автобусе, кроме него и шофера, никого не было.
Он чувствовал одиночество, когда они въезжали в Хайфу.
Фаустафф и доктор Мэй наблюдали, как люди с оборудованием спешили сквозь туннель, ведущий на З-3. У Мэя было безнадежное выражение лица. Бомбы уже начали падать, и последняя сводка, которую они видели, сообщала, что Британия полностью уничтожена, так же, как пол-Европы.
Они выделили себе час на полную эвакуацию всех и вся. Доктор Мэй сверил часы и посмотрел на Фаустаффа.
— Время вышло, профессор.
Фаустафф кивнул и последовал за Мэем в туннель. Его было довольно трудно выбить из колеи — но, увидев, как организация, построенная им и его отцом, рушится, пораженная в самое сердце, он был несчастен и неспособен трезво рассуждать.
Путешествие сквозь серый туннель в знакомый плюшево-позолоченный танцзал в «Золотых воротах», где расположилась главная перевалочная станция на З-3, прошло довольно легко. Когда они прибыли, кругом стояли люди, тихо переговариваясь между собой и глядя на Фаустаффа. Он знал, что обязан их подбодрить. Пересилив себя, он улыбнулся.
— Нам всем необходимо выпить, — это было единственное, до чего он додумался и направился к пыльному бару. Обойдя его, он заглянул внутрь, вытащил бутылки и стаканы и расставил их на стойке. Остальные подошли и стали разбирать стаканы, которые он для них наполнил.