Фаустафф не мог понять всего, что подразумевало утверждение Стеффломеиса, но позволил ему вывести себя с участка, занятого собором, в расположенный позади лесопарк.
— Знаете, сейчас мало что осталось от Земли-1, — небрежно бросил Стеффломеис, пока они шли. — Война была очень короткой. Думаю, в конечном счете, лишь несколько выживших пока держатся на этом свете.
Фаустафф догадался, что Стеффломеис намеренно выбрал этот момент, возможно, надеясь деморализовать его. Он сдержал нахлынувшие на него чувства потери и отчаяния и постарался отвечать как бы небрежно.
— Полагаю, именно этого и следовало ожидать.
Стеффломеис улыбнулся: — Возможно, вам приятно будет узнать, что многие люди в других симуляциях были перевезены на Землю-Ноль. Конечно, это не акт милосердия со стороны хозяев. Просто селекция наиболее пригодных для заселения Земли.
Фаустафф молчал. Впереди он различал несколько фигур. Хмурясь, он вглядывался в них сквозь деревья. Большинство из них были обнажены. Как и люди Орелли, они двигались на ритуальный кукольный манер, лица их были пусты. Здесь было примерно одинаковое количество мужчин и женщин.
Стеффломеис взмахнул рукой: — Они нас не видят — мы невидимы для них, пока они в этом состоянии.
Фаустаффу стало интересно.
— Что они делают?
— Определяют свои позиции в мире. Если хотите, подойдем поближе.
Стеффломеис подвел Фаустаффа к группе.
Фаустафф почувствовал, что наблюдает древнюю и примитивную церемонию. Люди, казалось, имитировали различных животных. Один человек укрепил на голове ветви, явно изображая самца оленя — сочетание человека, животного и растения, много значащее для Фаустаффа, хоть он и не знал почему. Одна женщина нагнулась и подобрала шкуру львицы, обмотав ее вокруг голого тела. Посередине пространства, занятого людьми, лежала целая груда звериных шкур. Некоторые уже натянули шкуры и маски. Здесь были воплощения медведей, сов, зайцев, волков, змей, орлов, летучих мышей, лис, барсуков и многих других животных. На другой стороне прогалины пылал костер.
В центре стояла женщина, на плечах ее была собачья шкура, лицо скрывала маска с нарисованной злобной собачьей мордой. Ее длинные черные волосы выбивались из-под маски и падали ей на спину. Танец вокруг нее стал преувеличенно церемонным, но гораздо быстрее, чем первоначально.
Фаустафф смотрел, и нервы его напрягались. Хоровод все больше сужался вокруг женщины-собаки. Она стояла равнодушно до того мгновения, пока группа неожиданно не остановилась, повернувшись к ней. Тогда она начала сгибаться, с долгим собачьим воем, запрокинув назад голову и вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами.
Толпа с ревом ринулась на нее.
Фаустафф бросился вперед, надеясь помочь девушке. Стеффломеис поймал его за руку.
— Слишком поздно, — сказал он. — Это никогда не тянется долго.
Толпа уже откатывалась назад. Фаустафф разглядел лежащий на земле изувеченный труп девушки, завернутый в собачью шкуру.
Увенчанный рогами человек с окровавленным ртом подбежал к костру и выхватил из него головню. Другие принесли уже заготовленные дрова и обложили ими труп. Дрова подожгли, и огонь разгорелся.
Улюлюкающая песня без слов полилась из уст собравшихся, и начался новый танец — на сей раз он, похоже, символизировал своего рода экзальтацию.
Фаустафф отвернулся.
— Но это не что иное, как магия — примитивное суеверие! Каким извращенным сознанием должны обладать ваши хозяева, если они могут творить научные чудеса — и допускают такое!
— Допускают? Они это поощряют. Это необходимо каждой симуляции.
— Как может ритуальное жертвоприношение быть необходимым современному обществу?
— И вы спрашиваете об этом после того, как ваша симуляция только что сама уничтожила себя? Здесь, знаете ли, мало разницы — только в степени и сложности. Эта женщина умерла быстро. Она могла бы умереть гораздо медленней от лучевой болезни на З-1, если она родом оттуда.
— Но какой цели служит подобное действие?
Стеффломеис пожал плечами.
— Ах, практичный Фаустафф. Вы думаете, здесь есть цель?
— Я обязан так думать, Стеффломеис.
— Предполагается, что ритуал подобного рода служит определенной цели. Даже в вашей терминологии должно быть ясно, что примитивные люди выражают в ритуале свои страхи и желания. Трусливая собака, злонравная женщина — обе уничтожаются в действе, свидетелем коему вы стали.
— Хотя в действительности они продолжают существовать. Таким ритуалом ничего не достигнешь.
— Только временного чувства безопасности. Вы правы. Вы — рационалист, Фаустафф. Я по-прежнему не в состоянии понять, почему бы вам не объединить свои силы с моими — ведь я тоже рационалист. Вы цепляетесь за примитивные инстинкты, наивные идеалы. Вы не даете вашему же разуму воцариться над вами. Вот почему вы потрясены только что увиденным. Никто из нас не в силах изменить этих людей, но мы можем использовать их слабости и, в конечном счете, выгадаем сами.
Фаустафф не собирался отвечать, но доводы Стеффломеиса оставались для него совершенно не убедительными. Он медленно покачал головой.
Стеффломеис сделал нетерпеливое движение.
— Упорствуете? А я надеялся, что после разгрома вы объединитесь со мной! — Он рассмеялся.
Они вышли из парка и двинулись вдоль улицы. На лужайках, на тротуарах, в садах и на свободных местах разворачивались ритуальные действа Земли-Ноль. Стеффломеиса и Фаустаффа не замечали и не трогали. Это больше, чем возврат к дикости, размышлял Фаустафф, пока они брели между сценами темного карнавала, это полное усвоение индивидуальностями психологически-мифических архетипов. Как верно сказал Стеффломеис, у всех мужчин и женщин своя роль. Роли эти укладывались в несколько различных категорий. Более выдающиеся особи доминировали над остальными. Он видел мужчин и женщин в плащах с капюшонами, с закрытыми лицами, ведущих за собой десятки обнаженных аколитов, неся цепи или ветки деревьев, он видел, как мужчина совокуплялся с женщиной, одетой обезьяной, и как другая женщина руководила оргией, казалось, сама не принимая в ней участия. Повсюду были сцены кровопролития и зверства. Они напоминали Фаустаффу римские игры, Темные Века, нацизм. Но были здесь и другие ритуалы, казалось, несовместимые с остальными — более мирные, менее яростные ритуалы, сильно напоминавшие Фаустаффу те редкие церковные службы, что он посещал в детстве.