Узники неба - Страница 82

7

На Раквелл Канлайф такая погода действовала отвратительно, и она говорила об этом каждому вновь прибывшему гостю. Прослушав запись дважды, Стаффорд взял со стола выпивку и направился вглубь комнаты. Восторженно внимая сочному контральто Канлайф и ее выразительному ударению на каждом ключевом слове, он, будучи неискушенным в подобных делах, решил, что это послание предназначается лично ему. Он вышел на лоджию и огляделся.

Было ветрено. Холодный ветер шелестел листьями плюща и раздувал полы его короткого плаща из металлизированной ткани. Стаффорд не припоминал чего-либо подобного на своей памяти. Дальний край долины был скрыт завесой проливного дождя, и во время налетающих сильных порывов ветра, когда она рассеивалась, можно было разглядеть холодную белизну снега, накрывшую редкие возвышенности.

По случаю именин хозяйка пригласила своих гостей в Пэнт-Уай-Бинт, придорожную закусочную с видом на ущелье Подкова, которая славилась своей традиционной кухней, напоминающей изнеженным потомкам, как их предки расправлялись с костями в натуральных кусках мяса. Подобное всегда пользовалось огромным успехом — маленькое безумие в середине лета. Оно действовало как терапия в их слишком рациональной жизни. Но в этом году происходило что-то из ряда вон выходящее.

Даже щука, сваренная в глиняном горшке с финиками и маслом и лежащая теперь на блюде с апельсином во рту, не могла соперничать в качестве предмета разговора с самым когда-либо случавшимся неистовым сезоном.

Стаффорд вернулся назад и присоединился к общему разговору. Все были увлечены обсуждением одной темы — темы личной безопасности. Автомобили, пробирающиеся вслепую к придорожной закусочной; сугробы метровой высоты, заблокировавшие ворота фермерских общин; овечьи глаза, злобно сверкающие во мраке.

Все вместе и каждый в отдельности, они были изумлены своей собственной храбростью, отважившись на эту поездку. И все сошлись на том, что эта вечеринка запомнится им надолго. Некоторые даже были готовы согласиться, что это могло стать их концом. Если бы сейчас к двери, выполненной в стиле эпохи Тюдоров, подъехали четверо всадников и постучали в нее своими кнутами, большинство из присутствующих не выразили бы никакого сомнения в реальности происходящего. Внизу на Чеширской равнине все это было бы ужасно, но здесь, наверху, радио работало без перебоев, передавая неслыханные сводки погоды.

Прошло некоторое время, прежде чем Стаффорд смог уединиться с девушкой у камина, пытаясь игриво укусить ее за изящное ушко. Еда и вино оказали свое действие, и после такого скомканного начала вечеринка взорвалась, словно бомба, подожженная подсознательной истерией находящихся в осаде.

Казалось, только Раквелл не поддалась всеобщему настроению. Она вдруг воспротивилась:

— Не надо. Я не могу думать, когда ты делаешь это.

— Что это тебе пришло в голову? Скажи на милость, зачем же тебе тогда такие превосходные ушки?

Он перенес сферу своей деятельности вдоль линии шеи и стал целеустремленно двигаться к тонкой цепочке из сплава золота с серебром, служащей единственной поддержкой ее длинного вязаного платья, когда она с сожалением, но твердо, повторила:

— Прекрати, Энди. Это очень важно.

— Но ты обычно говоришь, что это вызывает у тебя мурашки по всему телу, — озадаченно спросил он.

— Все именно так, но всему свое время.

— Какое может быть более подходящее время для легких мурашек по телу, чем твой день рождения? Просто дань оплодотворению твоей первобытной яйцеклетки. По закону вероятности, можно добиться наилучшего результата, который только возможен.

— Помолчи. Я должна подумать.

Чтобы успокоиться и сосредоточиться, она взяла новый бокал вина, мило поморщилась и сказала:

— Я не думаю, что мне это нравится, — и ловко выскользнула из его объятий.

И правда — у нее были какие-то проблемы. Стаффорд направился к деревянной скамье и слегка похлопал по ближайшему сиденью.

— О’кей. Садись и расскажи все. Если ты только сможешь сидеть на этом без того, чтобы не сделать небольшую аккуратную вмятинку в своем алебастровом заду.

— Будь, пожалуйста, серьезнее.

— О’кей. Я серьезен и буду держать свои руки на столе.

Он так и сделал, выразительно выставив большой палец правой руки и поворачивая его из стороны в сторону так, словно сканировал всю компанию.

— Опусти палец. Это меня отвлекает.

Стаффорд медленно опустил палец, словно он существовал независимо и подчинился с большой неохотой.

— Это насчет Вагенера.

— Что — насчет Вагенера? Я не встретил его здесь. Разве он не должен был прийти?

— Да. Но, мне кажется, он вообще забыл об этом.

— Ладно, ты не можешь быть путеводной звездой для каждого. Удовлетворись мной.

— Я не об этом. Я имею в виду только то, что обратила внимание на него совсем недавно. Я не могу объяснить это, но он изменился.

— Никто больше не заметил этого. Однако он все еще крепкий орешек. Замкнутый ублюдок, себе на уме. Ему выпал жребий играть обособленно в дальней части поля. Я признаю, что он работает слишком усердно, но ничего преступного в этом нет. Какие перемены ты имеешь в виду?

— Изменение характера. Для меня это словно совершенно другой человек.

— Если бы это было так, монитор бы сразу уловил. Ты знаешь, он проходит физиометрический контроль, как и любой из нас.

— Я думаю, здесь был бы необходим психометрический контроль.